Смок и Малыш столкнулись на углу возле салуна «Олений Рог». У Смока лицо было довольное, и шагал он бодро. Напротив, Малыш плелся по улице с самым унылым и нерешительным видом.
      – Ты куда? – весело окликнул Смок.
      – Сам не знаю, – был грустный ответ. – Ума не приложу. Прямо деваться некуда. Два часа убил на покер – скука смертная, карта никому не шла, остался при своих. Сыграл разок со Скифом Митчелом в криббедж на выпивку, а теперь вовсе не знаю, что с собой делать. Вот слоняюсь по улицам и жду – хоть бы подрался кто или собаки погрызлись, что ли.
      – Я тебе припас кое-что поинтереснее, – сказал Смок. – Потому и ищу тебя. Идем!
      – Прямо сейчас?
      – Конечно.
      – Куда?
      – На тот берег, в гости к старику Дуайту Сэндерсону.
      – Первый раз про такого слышу, – угрюмо ответил Малыш. – Вообще первый раз слышу, что на том берегу кто-то живет. Чего ради он там поселился? Он что, не в своем уме?
      – Он кое-что продает, – засмеялся Смок.
      – Чего там продавать? Собачью упряжку? Рудник? Табак? Резиновые сапоги?
      Смок только головой качал в ответ на все вопросы.
      – Пойдем – увидишь. Я хочу рискнуть: куплю у него товар, а если хочешь, входи в долю, купим пополам.
      – Уж не яйца ли? – воскликнул Малыш, скорчив испуганную гримасу.
      – Идем, – сказал ему Смок. – Пока будем переходить реку, можешь отгадывать до десяти раз.
      Улица вывела их на высокий берег Юкона, и они спустились на лед. В трех четвертях мили перед ними почти отвесно вставал противоположный берег – крутые утесы в сотни футов вышиной. К ним вела, кружа и извиваясь среди разбитых, вздыбленных ледяных глыб, едва заметная тропинка. Малыш плелся за Смоком по пятам, развлекаясь догадками: что же такое может продавать Дуайт Сэндерсон?
      – Оленей? Медные копи или кирпичный завод? Это на первый случай. Медвежьи шкуры, вообще меха? Лотерейные билеты? Картофельное поле?
      – Почти угадал, – ободряюще сказал Смок. – Но только подымай выше.
      – Два картофельных поля? Сыроварню? Торфяники?
      – Недурно, Малыш. Ты не так уж далек от истины.
      – Каменоломню?
      – Почти так же близко, как картофельные поля и торфяники.
      – Погоди. Дай подумать. Остался последний раз.
      Минут десять они шли молча.
      – Знаешь, Смок, не буду я больше голову ломать. Если то, что ты покупаешь, похоже сразу и на картофельное поле, и на торфяник, и на каменоломню, я не берусь отгадать. И не войду с тобой в долю, пока сам эту штуку не увижу и не пощупаю. Что это такое?
      – Ладно, скоро сам увидишь. Будь так добр, погляди вон туда, вверх. Видишь, вон там хибарка и из трубы дым идет? Это и есть жилье Дуайта Сэндерсона.
      – Ах, вот как? А больше у него ничего нет?
      – Больше ничего, – засмеялся Смок. – Не считая ревматизма. Говорят, он страдает ревматизмом.
      – Стой! – Малыш схватил товарища за плечо и силой остановил его. – Уж не собираешься ли ты в этом гиблом месте покупать землю под застройку?
      – На десятый раз отгадал. Шагай.
      – Погоди минутку! – взмолился Малыш. – Ты только посмотри, тут же одни утесы да откосы, ни клочка ровного, где же тут строиться?
      – Вот уж не знаю!
      – Так ты не собираешься тут ничего строить?
      – Дуайт Сэндерсон продает только под застройку, – уклончиво ответил Смок. – Идем. Нам надо еще одолеть эту гору.
      Подъем был крутой – казалось, узкая тропинка, петляя, ведет прямо в небо, точно лестница Иакова. Малыш охал и кряхтел на неожиданных поворотах и крутых откосах.
      – Выдумал тоже строить здесь! Да тут нет ровного местечка, чтобы почтовую марку налепить! И берег не годится, тут пароходы не пристают. Вся погрузка проходит по другой стороне. Вот он, Доусон. Там хватит места еще на сорок тысяч жителей. Слушай, Смок, ты питаешься мясом. Я это знаю. Тебе, конечно, не затем нужна эта земля, чтоб строиться на ней. Так какого черта ты ее покупаешь, скажи на милость?
      – Чтоб продать, конечно.
      – Но не все же такие сумасшедшие, как вы с Сэндерсоном.
      – Может, и не совсем такие, Малыш, но вроде того. Так вот, я возьму эту землю, разобью на участки и продам их здоровым и разумным жителям Доусона.
      – Ха! Весь Доусон до сих пор не забыл про те яйца. Ты что, хочешь еще больше насмешить народ?
      – Непременно.
      – Ну, знаешь, Смок, это больно дорогое удовольствие. Я помогал тебе смешить людей, когда мы скупали яйца, и мне лично обошелся этот смех почти что в девять тысяч долларов.
      – Ладно. На этот раз незачем тебе входить в долю. Барыши будут мои, но все равно ты должен мне помочь.
      – Это пожалуйста. И пускай надо мной еще посмеются. Но я не выброшу на это дело ни унции. Сколько Сэндерсон просит за землю? Долларов двести, триста?
      – Десять тысяч. Но желательно получить ее за пять.
      – Эх, почему я не священник! – сокрушенно вздохнул Малыш.
      – Что это вдруг?
      – Я бы произнес самую красноречивую проповедь на текст, который тебе, может быть, знаком, а именно – о дураке и его деньгах.
      – Войдите! – раздраженно откликнулся на их стук Дуайт Сэндерсон.
      Когда они вошли, он сидел на корточках перед каменным очагом и толок кофейные зерна, обернутые в кусок мешковины.
      – Чего вам? – грубо спросил он, высыпая истолченный кофе в кофейник, стоявший на угольях.
      – Хотим потолковать о деле, – ответил Смок. – Говорят, вы продаете эту землю под застройку. За сколько вы ее отдадите?
      – За десять тысяч, – был ответ. – Слыхали? А теперь смейтесь, если угодно, и убирайтесь вон. Вот она, дверь. До свидания.
      – Не затем я пришел, чтобы смеяться. Я мог бы найти себе другую забаву, а не лезть сюда, на вашу гору. Я хочу купить у вас землю.
      – Ах, вот как? Что ж, умные речи приятно и слушать. – Сэндерсон подошел и сел напротив посетителей, положив руки на стол и опасливо косясь на кофейник. – Я вам сказал мою цену и не стыжусь повторить: десять тысяч. Можете смеяться, можете купить – как угодно.
      И чтоб показать, насколько ему это безразлично, он узловатыми пальцами забарабанил по столу и уставился на кофейник. Потом начал напевать себе под нос: «Тра-ля-ля, тру-ля-ля, тру-ля-ля, тра-ля-ля…»
      – Послушайте, мистер Сэндерсон, – сказал Смок. – Эта земля не стоит десяти тысяч. Если б она стоила десять тысяч, ее можно было оценить и во сто тысяч. А если она не стоит ста тысяч – а вы сами знаете, что не стоит, – так не стоит и десяти центов.
      Сэндерсон постукивал по столу костяшками пальцев и бубнил себе под нос «тру-ля-ля, тра-ля-ля», пока кофе не убежал. Тогда он долил в кофейник немного холодной воды, отставил его на край очага и опять уселся на свое место.
      – А сколько вы дадите? – спросил он.
      – Пять тысяч, – ответил Смок.
      Малыш застонал.
      Снова молчание; старик барабанит по столу и напевает свое «тру-ля-ля».
      – Вы не дурак, – сказал он затем Смоку. – Вы говорите, если эта земля не стоит ста тысяч долларов, она не стоит и десяти центов. А сами предлагаете мне пять тысяч. Значит, она стоит и все сто тысяч.
      – Но вы не получите за нее и двадцати центов, – горячо возразил Смок, – хоть просидите тут до самой смерти.
      – От вас получу.
      – Нет, не получите.
      – Значит, буду сидеть тут, пока не помру, – отрезал Сэндерсон.
      Не обращая больше внимания на посетителей, он занялся своей стряпней, точно был один. Разогрел котелок с бобами, лепешку и принялся за еду.
      – Нет, спасибо, – пробормотал Малыш. – Мы ни капельки не голодны. Мы только что пообедали.
      – Покажите ваши бумаги, – сказал наконец Смок.
      Сэндерсон пошарил в изголовье своей койки и вытащил сверток документов.
      – Все в полном порядке, – сказал он. – Вот эта длинная, с большими печатями, прислана прямиком из Оттавы. Это вам не бумажонка от местных властей. Само канадское правительство дало мне право собственности на эту землю.
      – Это было два года назад? А сколько участков вы уже продали? – осведомился Смок.
      – Не ваше дело, буркнул Сэндерсон. – Я могу и один жить на своей земле, если пожелаю. Законом это не возбраняется.
      – Даю вам пять тысяч, – сказал Смок.
      Сэндерсон покачал головой.
      – Не знаю, кто из вас больше спятил, – горестно промолвил Малыш. – Выйдем на минуту, Смок. Я хочу тебе сказать два словечка.
      Смок нехотя повиновался – уж очень настаивал его компаньон.
      – Ты только сообрази, – сказал Малыш, когда они вышли за дверь, – ведь вокруг этого дурацкого участка всюду такие же скалы, и они ничьи. Застолби их и стройся сколько душе угодно.
      – Они не годятся, – ответил Смок.
      – Да почему не годятся?
      – Тебя удивляет, почему я покупаю именно это место, когда кругом земли сколько хочешь?
      – Еще бы не удивляло, – подтвердил Малыш.
      – То-то и оно! – с торжеством сказал Смок. – Раз ты удивляешься – значит, и другие удивятся. И от удивления все сбегутся сюда. Раз ты удивляешься, значит, я правильно рассчитал. Вот что я тебе скажу, Малыш: Я поднесу Доусону такой подарок, что они забудут, как смеяться над нами из-за тех яиц. Вернемся в дом.
      – Здорово, – сказал Сэндерсон, снова увидев их в дверях. – А я думал, вас и след простыл.
      – Ну, за сколько вы уступите землю? – спросил Смок.
      – За двадцать тысяч.
      – Даю вам десять.
      – Ладно, продам за десять. Я только этого и хотел. А вы когда выложите денежки?
      – Завтра в Северо-западном банке. Но за эти деньги мне нужны от вас еще две вещи. Во-первых, когда вы получите свои десять тысяч, вы уедете на Сороковую Милю и пробудете там до конца зимы.
      – Это можно. Еще что?
      – Я вам заплачу двадцать пять тысяч, а вы мне пятнадцать вернете.
      – Согласен. – Сэндерсон повернулся к Малышу. – Когда я поселился здесь, все говорили, что я дурак, – сказал он насмешливо. – Что ж, значит, такому дураку цена десять тысяч долларов, так, что ли?
      – На Клондайке полно дураков, – только и нашелся ответить Малыш, – глядишь, которому-нибудь и повезет.

      На другой день была законно скреплена продажа земли, принадлежавшей Дуайту Сэндерсону («землевладение, которое впредь должно именоваться поселком Тру-ля-ля», – как было обозначено в купчей по требованию Смока). И кассир Северо-западного банка отвесил Сэндерсону на двадцать пять тысяч принадлежавшего Смоку золотого песка, причем несколько случайных посетителей заметили и эту процедуру, и размер суммы, и получателя.
      Золотоискатели – народ подозрительный. Чуть кто сделал что-либо не совсем обычное – даже просто-напросто отправился поохотиться на лося или вышел ночью полюбоваться северным сиянием, – как все уже готовы заподозрить, что он нашел золотые россыпи или наткнулся на богатую жилу. И, конечно, едва стало известно, что такой видный житель Доусона, как Смок Беллью, выплатил старику Дуайту Сэндерсону двадцать пять тысяч долларов, весь город пожелал узнать, за что уплачены эти деньги. Дуайт Сэндерсон помирал с голоду на своей заброшенной земле – что же у него, спрашивается, могло быть такого, что стоило бы двадцать пять тысяч долларов? Ответа не было – и, естественно, жители Доусона с лихорадочным любопытством следили за каждым шагом Смока.
      К середине дня распространился слух, что несколько десятков доусонцев уложили свои походные мешки и инструменты и припрятали в кабачках по Главной улице, чтобы можно было в любую минуту двинуться в путь. Куда бы ни направлялся Смок, множество глаз следило за ним. Его считали человеком серьезным, и ни один из многочисленных знакомых не осмелился спросить его про сделку с Дуайтом Сэндерсоном. С другой стороны, никто ни словом не упоминал при нем о яйцах. Столь же дружелюбное внимание повсюду встречал и Малыш.
      – Прямо как будто я убил кого или оспа у меня, так они за мной следят, а заговорить боятся, – жаловался Малыш, повстречав Смока у входа в «Олений Рог». – Вон, видишь, по той стороне улицы идет Билл Солтмен? Ему до смерти хочется поглядеть на нас, а он уставился куда-то в конец улицы. Можно подумать, что он нас и знать не знает. А я спорю на хорошую выпивку: вот завернем сейчас за угол, будто спешим куда-то, а потом повернем назад – и уж непременно налетим на него, потому как он сразу поскачет за нами.
      Они испробовали этот трюк – и в самом деле, когда повернули назад, за углом натолкнулись на Солтмена, который шагал им вдогонку широким походным шагом.
      – Здорово, Билл! – приветствовал его Смок. – Далеко собрался?
      – Здорово! Просто так, вышел прогуляться, – ответил Солтмен. – Просто вышел прогуляться. Чудная погода, правда?
      – Ха! – усмехнулся Малыш. – Это ты так прогуливаешься? А я-то думал: вот несется во весь опор!
      В тот вечер, кормя собак, Малыш безошибочно чувствовал, что из темноты в него впиваются десятки пар глаз. И, привязывая собак к столбу, вместо того чтобы оставить их на ночь на свободе, он знал, что дает Доусону новый повод для волнений.
      Обдумав заранее план действий, Смок поужинал в ресторане и принялся развлекаться. Он нарочно кружил по всему Доусону – и всюду оказывался в центре внимания. Кабачки, куда он заходил, тотчас наполнялись народом и сразу пустели, как только он выходил за дверь. Если он подсаживался к дремавшей, всеми заброшенной рулетке и покупал партию фишек, вокруг сразу собирался десяток игроков. Он не удержался от маленькой мести – встал и вышел именно в ту минуту, когда Люсиль Эрол запела самую популярную песенку. Добрых две трети слушателей покинули зал вслед за Смоком.
      В час ночи он прошел по Главной улице, на которой царило необычайное оживление, свернул на перекрестке и стал подниматься на холм, к своей хижине. На полдороге он остановился и ясно услышал, как позади поскрипывает снег под чьими-то мокасинами.
      Целый час хижина была погружена в темноту; потом Смок зажег свечу, и, выждав ровно столько времени, сколько надо человеку, чтобы одеться, они с Малышом вышли и начали запрягать собак. Работая при свете, падавшем от отворенной двери, они услышали неподалеку слабый свист. Ответный свист донесся откуда-то снизу.
      – Ты только послушай, – усмехнулся Смок. – Это они следят за нами и сообщают обо всем в город. Пари держу, что в эту самую минуту по крайней мере человек сорок вылезают из-под одеял и натягивают штаны.
      – Ну и глупый же народ! – фыркнул Малыш. – Ничего не стоит их обжулить. Знаешь, чудаки, которые в наше время зарабатывают деньги своим горбом, это… это просто чудаки! На свете полнымполно дурачья, они только и ждут, чтоб им облегчили карманы. И вот что я тебе скажу: если ты еще не передумал, возьми меня в долю.
      Груз на нартах был невелик – меховые одеяла, запас провизии. Небольшой моток стальной проволоки едва заметно выглядывал из-под мешка со съестным, и на самом дне нарт был почти совсем спрятан лом.
      Рукою в рукавице Малыш с нежностью погладил проволоку и еще разок ласково дотронулся до лома.
      – Ха! – шепнул он. – Я и сам бы призадумался, если б темной ночью заметил в чьих-нибудь нартах этакие штуки.
      Осторожно, в молчании они спустились со своей упряжкой с холма, потом вышли на Главную улицу и, удвоив осторожность, повернули на север, к лесопилке, позади, в темноте, которую не могло рассеять слабое мерцание звезд, раздался свист. Быстрым шагом они прошли еще с четверть мили, миновали лесопилку, больницу. Потом повернули назад той же дорогой и, пройдя сотню ярдов, едва не наскочили на пятерых пешеходов, спешивших рысцой им навстречу. Все пятеро слегка сгибались под тяжестью походных мешков. Один их них остановил передовую собаку Смока, остальные подошли вплотную.
      – Встретились вам нарты? – был первый вопрос.
      – Нет, – ответил Смок. – Это ты, Билл?
      – Черт меня подери! – в величайшем изумлении произнес Билл Солтмен. – Да это Смок!
      – Чем это вы занимаетесь среди ночи? – спросил Смок. – Гуляете?
      Прежде чем Билл Солтмен успел ответить, к ним подбежали еще двое, а там подоспело еще несколько человек, и скрип шагов по снегу возвещал о приближении толпы.
      – С кем это ты? – спросил Смок. – Или опять в поход за золотом?
      Солтмен не ответил, он раскуривал трубку, которая вряд ли могла доставить ему удовольствие, судя по тому, что он все еще задыхался от бега. Ясно было, для чего ему понадобилось зажечь спичку, – он хотел разглядеть нарты, и Смок видел, что все взоры устремились на моток проволоки и на лом. Спичка погасла.
      – Да просто так, разные слухи ходят, просто слухи, – многозначительно и таинственно пробормотал Солтмен.
      – Может, вы посвятите нас с Малышом?
      Кто-то сзади насмешливо фыркнул.
      – А вы сами куда направляетесь? – спросил Солтмен.
      – А вы кто? Добровольная полиция?
      – Да просто так, интересуемся, – сказал Солтмен, просто так.
      – Еще как интересуемся, откликнулся другой голос из темноты.
      – Любопытно знать, – ввернул Малыш, – кто тут чувствует себя самым большим дураком?
      Все расхохотались, всем стало неловко.
      – Пошли, Малыш, нам пора, сказал Смок и погнал собак.
      Толпа двинулась следом.
      – Эй, а вы не ошиблись? – съязвил Малыш. – Вы ведь шли в ту сторону, а теперь ни с того ни с сего повернули обратно. Может, вы потеряли направление?
      – Пошел к черту, – любезно ответил Солтмен. – Куда хотим, туда и направляемся.
      И нарты двинулись по Главной улице. Смок шел впереди, Малыш правил шестом, а за ними – свита человек шестьдесят, все с походным снаряжением за плечами. Было три часа ночи, и только отпетые гуляки видели эту процессию и могли назавтра поведать о ней Доусону.
      Полчаса спустя Смок с Малышом взобрались на свой холм и распрягли собак у порога хижины под угрюмыми взглядами шестидесяти провожатых.
      – Спокойной ночи! – крикнул им Смок, затворяя дверь.
      Через пять минут он задул свечу, а через какие-нибудь полчаса они с Малышом снова бесшумно выбрались из хижины и, не зажигая огня, начали запрягать собак.
      – Эй, Смок! – окликнул Солтмен, подходя ближе так, что они смутно различили в темноте его силуэт.
      – Я вижу, от тебя не отделаешься, Билл, – весело отозвался Смок. – А где твои дружки?
      – Пошли выпить по стаканчику. Оставили меня смотреть за вами в оба, вот я и смотрю. А все-таки, Смок, признавайся, что у тебя на уме? Вы не отделаетесь от нас, так уж давай начистоту. Все мы – твои друзья, ты это знаешь.
      – Бывают случаи, когда с друзьями можно говорить начистоту, а бывает так, что и нельзя, – уклончиво ответил Смок. – На этот раз никак нельзя, Билл. Иди-ка лучше спать. Спокойной ночи.
      – Никакой спокойной ночи не будет. Ты нас еще не знаешь. Мы вопьемся не хуже клеща.
      – Что ж, – вздохнул Смок, – если вы настаиваете, дело ваше. Идем, Малыш. Нечего зря тратить время.
      Нарты тронулись; Солтмен пронзительно свистнул и зашагал следом. У подножия холма ответили свистом, дальше послышался еще свист и еще… Малыш правил шестом, Смок и Солтмен шли рядом за нартами.
      – Слушай, Билл, – сказал Смок. – Я хочу тебе кое-что предложить. Хочешь присоединиться к нам?
      Солтмен не колебался ни минуты.
      – И бросить товарищей? Ну нет. Мы все к вам присоединимся.
      – Тогда ты первый! – воскликнул Смок, внезапно обхватил Солтмена обеими руками и, столкнув его с тропы, опрокинул в глубокий снег.
      Малыш крикнул на собак и бешено погнал упряжку вниз по тропе, которая, извиваясь среди редких хижин, разбросанных по холмам и косогорам, бежала к югу, к окраине Доусона. Смок и Солтмен, вцепившись друг в друга, катались по снегу. Смок был полон сил и задора и надеялся взять верх, но Солтмен оказался на пятьдесят фунтов тяжелее – это были пятьдесят фунтов превосходных, натренированных мускулов – и снова и снова одолевал его. Не раз он укладывал Смока на обе лопатки, и Смок, очень довольный, лежал и отдыхал. Но всякий раз, когда Солтмен хотел высвободиться и встать, Смок вцеплялся в него, и начиналась новая схватка.
      – Ничего, силенка у тебя есть, – задыхаясь, признал Солтмен минут через десять, опять повалив Смока в снег и усевшись на него верхом. – И все-таки я тебя каждый раз укладываю.
      – А я каждый раз тебя задерживаю, – тоже задыхаясь, ответил Смок. – Мне только того и надо. Малыш за это время знаешь куда укатил?
      Солтмен отчаянно рванулся, но ему все же не удалось освободиться. Смок ухватил его за ногу, дернул – и тот растянулся на снегу во всю длину. От подножия холма донесся тревожный, вопросительный свист. Солтмен сел и пронзительно свистнул в ответ, но Смок тут же вцепился в него, повалив на спину, уселся верхом на грудь, коленями уперся в его могучие бицепсы, руками – в плечи и вдавил в снег. Так и нашли их золотоискатели. Смок расхохотался и встал.
      – Спокойной ночи, друзья, – сказал он и стал спускаться под гору, а шестьдесят взбешенных золотоискателей угрюмо и решительно двинулись за ним по пятам.
      Смок повернул к северу, миновал лесопилку и больницу и пошел тропой, ведущей по реке вдоль крутых скал, над которыми вздымалась Лосиная Гора. Он обошел индейскую деревню и направился к Лосиному ручью, опять повернул и оказался лицом к лицу со своими преследователями.
      – Вы меня совсем загоняли, – сказал он, делая вид, что зол, как черт.
      – Тебя, кажется, никто не заставляет, вежливо пробормотал Солтмен.
      – О нет, ни капельки, – огрызнулся Смок, еще успешнее прикидываясь обозленным, и, пройдя через толпу своих провожатых, зашагал назад к Доусону. Дважды он пытался свернуть с тропы и напрямик, через торосы, перейти на другой берег, но спутники не отставали, и он каждый раз сдавался и сворачивал к доусонскому берегу. Он побрел по Главной улице, пересек по льду реку Клондайк, дошел до Клондайк-сити и снова вернулся в Доусон. В восемь часов, когда стало светать, он привел всю усталую ораву к ресторану Славовича, где в часы завтрака столики приходилось брать с бою.
      – Спокойной ночи, друзья, – сказал он, расплачиваясь по счету.
      Но не тут-то было, пришлось еще раз пожелать им спокойной ночи у подножия холма. При дневном свете они не стали преследовать его и только смотрели, как он поднимался к своей хижине.

      Два дня Смок околачивался в городе, и все время за ним неотступно следили. Малыш исчез вместе с нартами и собаками. Ни один человек из тех, кто разъезжал вверх или вниз по Юкону, кто приехал с Бонанзы, Эльдорадо или Клондайка, не встречал его. Оставался только Смок – уж, конечно, рано или поздно постарается установить связь со своим исчезнувшим компаньоном; и все взоры были обращены на Смока. Весь вечер второго дня он просидел дома, погасил лампу в девять часов, а на два часа завел будильник. Добровольный страж за дверью услыхал звон будильника, и когда полчаса спустя Смок вышел из хижины, его ждала толпа уже не в шестьдесят человек, а по меньшей мере в триста. Их озаряло яркое северное сияние, и в сопровождении столь пышной свиты Смок спустился в город и вошел в «Олений Рог». В минуту трактир был набит до отказа, злые и нетерпеливые посетители пили, платили и четыре долгих часа смотрели, как Смок играет в криббедж со своим старым другом Брэком. В начале седьмого, скорчив унылую и злобную гримасу, ни на кого не глядя, никого не узнавая, Смок вышел из «Оленьего Рога» и пошел по Главной улице, а за ним нестройными рядами шагала толпа в триста человек, хором выкликая:
      – Левой, правой! Сено, солома! Раз! Два! Три!
      – Спокойной ночи, друзья, – сказал он сквозь зубы, останавливаясь на берегу Юкона у обрыва, где тропа круто сбегала вниз. – Я позавтракаю и лягу спать.
      Все триста закричали, что проводят его, и по льду двинулись за ним на другой берег, прямиком к Тру-ля-ля. Около семи часов утра он привел всю ватагу к извилистой тропинке, которая поднималась по крутому откосу к хибарке Дуайта Сэндерсона. Сквозь затянутое промасленной бумагой окошко виднелся огонек свечи, над трубой вился дым. Малыш распахнул дверь.
      – Входи, Смок, – сказал он. – Завтрак готов. А это что за народ?
      На пороге Смок обернулся.
      – Ну, друзья, спокойной ночи. Надеюсь, вы приятно провели время!
      – Одну минуту, Смок! – крикнул Билл Солтмен, и в голосе прозвучало жестокое разочарование. – Мне надо с тобой потолковать.
      – Валяй, – весело ответил Смок.
      – За что ты заплатил старику Сэндерсону двадцать пять тысяч? Можно узнать?
      – Ты меня огорчаешь, Солтмен, – был ответ. – Я прихожу в свое, так сказать, загородное имение, мечтаю найти покой, тишину, хороший завтрак, а ты с целой оравой устраиваешь мне перекрестный допрос. Для чего же человеку загородное имение, если он и тут не находит тишины и покоя?
      – Ты не ответил на мой вопрос, – с неумолимой логикой возразил Билл Солтмен.
      – И не собираюсь отвечать, Билл. Это наши счеты с Дуайтом Сэндерсоном, больше они никого не касаются. Есть еще вопросы?
      – А почему это у тебя в ту ночь были лом и проволока?
      – Да какое тебе, собственно, до этого дело? Хотя, если Малышу угодно, он может тебе ответить.
      – Пожалуйста! – воскликнул Малыш, с радостью вступая в разговор. Он уже открыл рот, но поперхнулся и посмотрел на Смока. – Скажу тебе, Смок, по секрету, строго между нами: по-моему, это их вовсе не касается, черт подери. Пойдем-ка. Там уже весь кофе выкипел.
      Дверь затворилась, и триста провожатых, огорченные и недовольные, разбились на группы.
      – Послушай, Солтмен, – сказал кто-то, – а ведь ты хвалился, что приведешь нас на место.
      – С чего вы взяли? – сварливо ответил Солтмен. – Я сказал, что Смок приведет нас на место.
      – Так это оно и есть?
      – Я знаю столько же, сколько и ты. Но все мы знаем, что Смок где-то что-то пронюхал. За что бы он заплатил Сэндерсону двадцать пять тысяч? Не за эту никудышнюю землю, ясно.
      Толпа хором согласилась с этим рассуждением.
      – Ну, а теперь что будем делать? – печально спросил кто-то.
      – Я, например, пойду завтракать, – бодро сказал Чарли Бешеный. – Выходит, ты одурачил нас, Билл.
      – И не думал, – возразил Солтмен. – Это Смок одурачил. Но все равно, Двадцать пять тысяч-то он платил?

      В половине девятого, когда стало совсем светло, Малыш осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу.
      – Вот те на! – воскликнул он. – Они все смылись обратно в Доусон! А я-то думал, они тут станут лагерем!
      – Не бойся, ты скоро их увидишь, – успокоил его Смок. – Или я сильно ошибаюсь, или мы и оглянуться не успеем, как сюда сползется половина Доусона. Ну, давай помогай, живо! Надо дело делать.
      – Ох, ради всего святого, объясни ты мне, что к чему? – взмолился Малыш час спустя оглядывая плоды их общих трудов: установленную в углу хижины лебедку с приводом, обвивающимся вокруг двойного деревянного вала.
      Смок без малейшего усилия повернул рукоятку, и канат со скрипом побежал вхолостую вокруг вала.
      – Ну-ка, Малыш, выйди за дверь и скажи, на что это похоже.
      Стоя за дверью, Малыш услышал тот самый скрип и визг, какой издает лебедка, вытягивая груз, и поймал себя на том, что бессознательно прикидывает, какой глубины должна быть шахта, откуда этот груз вытаскивают. Потом все стихло, и он мысленно увидел ведро, подтянутое вплотную к блоку. Затем он услышал, как рукоятка повернулась в обратную сторону, ослабляя канат, и как стукнуло ведро, отставленное на край шахты. Широко улыбаясь, он распахнул дверь.
      – Понял! – крикнул он. – Я чуть было и сам не попался на удочку! Дальше что?
      Дальше понадобилось натащить в хижину столько камня, что хватило бы нагрузить доверху десяток нарт. И еще много других дел было у них в этот необычайно хлопотливый день.
      – А сейчас бери собак и отправляйся в Доусон, – наставлял Малыша после ужина Смок. – Собак оставишь у Брэка, он о них позаботится. За тобой будут следить, так ты попроси Брэка пойти на склад Аляскинской торговой компании и купить весь динамит, – там у них в запасе всего несколько сот фунтов. И пускай Брэк закажет кузнецу штук шесть прочных сверл, таких, чтоб можно было бурить самую твердую породу. Брэк – опытный старатель, он сумеет втолковать кузнецу, что именно требуется. Кстати, дай Брэку все сведения по нашему участку, пускай он завтра сообщит их инспектору приисков. А в десять часов выходи на Главную улицу и прислушайся. Имей в виду, я не хочу, чтоб получилось слишком много шуму. Пускай в Доусоне будет слышно, но не более того. Я запалю три штуки разной силы, а ты заметь, когда оно прозвучит всего лучше.
      В десять часов вечера, когда Малыш, ощущая на себе множество любопытных взглядов и напряженно прислушиваясь, прогуливался по Главной улице, он услышал слабый, отдаленный взрыв. Через полминуты донесся второй взрыв, погромче, – на него обратили внимание и другие прохожие. А затем раздался третий, от него задребезжали стекла, и люди выскочили на улицу.
      – Здорово их тряхнуло! – задыхаясь, объявил Малыш, едва он час спустя переступил порог хибарки в Тру-ля-ля. Он схватил Смока за руку. – Поглядел бы ты на них! Случалось тебе разворошить муравейник? В точности то же самое! Когда я уезжал, Главная улица так и кишела народом, так и гудела. Завтра сюда набьется столько доусонцев, что шагу нельзя будет ступить. Они уже сейчас сюда подкрадываются, так и знай, или я ни черта не смыслю в золотоискателях.
      Смок усмехнулся, шагнул к фальшивой лебедке и раза два со скрипом повернул рукоятку. Малыш выдернул в нескольких местах мох, которым были заделаны пазы между бревнами, чтобы в щелку можно было видеть, что творится вокруг хижины. Потом задул свечу.
      – А ну, – шепнул он спустя полчаса.
      Смок медленно повернул ворот лебедки, выждал несколько минут, подхватил оцинкованное ведро, наполненное землей, и со стуком, скрипом и скрежетом с размаху поставил его на груду камней, которые они натащили в дом. Потом, заслоняя огонек спички ладонями, закурил папиросу.
      – Трое уже тут, – прошептал Малыш. – Ты бы поглядел! Знаешь, когда загремело ведро, они прямо затряслись. Вот один сейчас пробует заглянуть в окно…
      Смок затянулся папиросой и при ее красноватом свете посмотрел на часы.
      – Надо проделывать это регулярно, – шепнул он, – будем вытаскивать ведро каждые четверть часа. А в промежутках…
      Набросив на камень сложенный втрое кусок мешковины, он ударил по нему долотом.
      – Прекрасно! Прекрасно! – в восторге простонал Малыш, бесшумно отходя от щелки. – Они сошлись в кружок – видно, совещаются.
      С этой минуты и до четырех часов утра, с пятнадцатиминутными перерывами, слышно было, как в хибарке вытаскивают тяжелое ведро скрипучей лебедкой, которая на самом деле крутилась вхолостую. Затем непрошенные гости удалились, и Смок с Малышом легли спать.
      Когда рассвело, Малыш осмотрел следы мокасин на снегу.
      – И Большой Билл Солтмен тоже тут был, – сказал он. – Погляди, какие огромные следы!
      Смок взглянул на реку.
      – Готовься встречать гостей, – сказал он. – Вон двое уже топают по льду.
      – Ха! Вот погоди, в девять часов Брэк зарегистрирует наши заявки, тогда к нам две тысячи притопают.
      – И все до единого будут кричать, что найдена «главная жила», – засмеялся Смок. – «Наконец-то открыт источник всех богатств Клондайка!»
      Малыш вскарабкался на утес и глазом знатока оглядел ряд участков, которые они застолбили.
      – Конечно, это похоже на излом жилы, – сказал он. – Кто смыслит в этом деле, тот ее и под снегом проследит. Тут всякий поверит. А вот и обнажение, вот и порода выходит наружу. Можно подумать, что тут и впрямь жила.
      Когда двое гостей, перейдя реку, взобрались по извилистой тропе на крутой откос, дверь хибарки оказалась заперта. Билл Солтмен, шедший первым, тихо подошел к двери, прислушался и кивком подозвал Чарли Бешеного. Изнутри донесся скрип и стон лебедки, поднимающей тяжелый груз. Они дождались минуты затишья, потом услышали обратный поворот вала и стук ведра о камень. За следующий час это повторилось еще четыре раза. Наконец Бешеный постучал в дверь. Изнутри послышались неясные звуки, там что-то делали, крадучись и спеша, затихли, снова, крадучись заспешили, – и наконец минут через пять Смок, тяжело переводя дух, приоткрыл дверь и выглянул в щелку. Лицо и рубашка у него были в пыли, в мелких осколках. И поздоровался он чересчур приветливо.
      – Одну минуту, – прибавил он, – сейчас я к вам выйду.
      Он натянул рукавицы и выскользнул в полуоткрытую дверь, чтобы принять гостей прямо на снегу. Они тотчас заметили, что плечи у него в пыли, даже не разобрать, какого цвета рубашка, и колени перепачканы – сразу видно, не успел толком почиститься и отряхнуться.
      – Вот ранний визит, – сказал он. – Как вы оказались на этом берегу? Собрались на охоту?
      – Мы все знаем, – сказал Бешеный. – Так что давай в открытую, Смок. Вы тут кое-что нашли.
      – Если вам нужны яйца… – начал Смок.
      – Да брось ты! Мы хотим поговорить о деле.
      – А, так вы хотите купить участки под застройку? – затараторил Смок. – Тут есть превосходные участки. Но, понимаете, мы их пока не продаем. Надо еще изучить местность, разбить улицы. Приходи через недельку, Бешеный, и если ты хочешь поселиться тут в тихом и мирном уголке, я тебе покажу чудное местечко. На той неделе все наверняка будет уже готово. До свидания. Извините, что не приглашаю вас войти, но Малыш… сами знаете, он не без странностей. Он говорит, что поселился ради тишины и покоя. Сейчас он спит, и я до смерти боюсь его разбудить.
      Говоря без умолку, он крепко пожал им руки на прощанье. Все еще не умолкая и пожимая им руки, он перешагнул порог и тотчас закрыл за собою дверь.
      Они переглянулись и многозначительно кивнули друг другу.
      – Колени-то, видал? – хрипло зашептал Солтмен.
      – А как же! И плечи. Перемазался, когда ползал по шахте. – Говоря это, Бешеный обводил глазами засыпанную снегом глубокую лощину, и вдруг его взгляд задержался на чем-то, что заставило его присвистнуть. – Смотри-ка, Билл! Вот, вот, видишь, яма? Да это же они рыли шурф! И в обе стороны следы на снегу. Если это не жила, которая простирается по обе стороны, так я ничего не понимаю. Самая настоящая жила.
      – И какая громадная! – воскликнул Солтмен. – Да, ничего не скажешь, находка!
      – И внизу, вдоль откоса – видишь, как порода выходит наружу и опять уходит вглубь? Откос как раз перерезает жилу.
      – А ты вон куда погляди. – Солтмен показал на дорогу, пересекавшую скованный льдом Юкон. – Похоже, весь Доусон идет сюда.
      И Бешеный увидел, что вся дорога чернеет, залитая сплошным людским потоком вплоть до дальнего доусонского берега, на котором тоже толпится народ.
      – Ну, не мешает, пока они не нагрянули, заглянуть в тот шурф, – сказал он и быстро зашагал к лощине.
      Но тут дверь хибарки распахнулась, и на пороге появились Смок и Малыш.
      – Эй! – окликнул Смок. – Вы куда?
      – Хотим выбрать участок, – отозвался Бешеный. – Поглядите на реку. Весь Доусон будет расхватывать ваши участки, и мы хотим выбрать первыми. Верно, Билл?
      – Еще бы, – подтвердил Солтмен. – По всему видно, шикарный будет поселок, от желающих переехать сюда прямо отбою не будет.
      – Вы пошли не в ту сторону, ту часть мы не продаем, – сказал Смок. – Участки под застройку вон там, направо, и повыше на утесах. А эта часть, от реки и до самого верха, не продажная. Так что поворачивайте оглобли.
      – Но мы присмотрели себе именно эту землю.
      – Говорят вам, не продается, – резко ответил Смок.
      – Что ж, ты и пройтись в ту сторону не разрешаешь? – упорствовал Солтмен.
      – Не разрешаю. Довольно вы тут погуляли, надоело. Поворачивайте назад.
      – А мы все-таки хотим пройтись, – упрямо сказал Солтмен. – Идем, Бешеный.
      – Смотрите, это противозаконно, вы вторгаетесь в чужие владения, – предостерег Смок.
      – Вовсе нет, мы просто гуляем, – весело возразил Солтмен и, повернувшись, двинулся было дальше.
      – Эй! Стой на месте, Билл, не то я тебя сейчас продырявлю! – загремел Малыш, выхватывая два кольта и прицеливаясь. – Еще шаг – и я проделаю одиннадцать дырок в твоей поганой шкуре. Понятно?
      Ошарашенный Солтмен остановился.
      – Понять-то он понял, – пробормотал Малыш. – Но если он пойдет дальше, тогда что? Не могу же я стрелять. Как тогда быть?
      – Послушай, Малыш, рассуди здраво! – взмолился Солтмен.
      – Поди сюда, тогда и порассуждаем, – ответил Малыш.
      Первая волна доусонцев уже захлестнула крутой откос и надвинулась на них, а они все еще пререкались.
      – Человек хочет купить землю, присматривает себе участок, а вы говорите, что он куда-то вторгается, – доказывал Бешеный.
      – А если земля уже принадлежит другому владельцу? – возражал Малыш. – Как раз этот самый кусок – частная собственность, вот и все. Говорят тебе, этот участок не продается.

      – Надо скорее кончать, – шепнул Малышу Смок. – А то их, пожалуй, не удержишь…
      – Храбрый ты парень, если надеешься их удержать, – шепнул в ответ Малыш. – Тут их две тысячи, и еще прибавится. Того и гляди ринутся на наши участки.
      Запретная черта проходила по ближнему краю лощины, там, где Малыш остановил Солтмена с Бешеным. В толпе был лейтенант северо-западной полиции и человек шесть полицейских. Смок подошел к лейтенанту и заговорил с ним вполголоса.
      – Из Доусона народ все прибывает, – сказал он, – скоро наберется тысяч пять, не меньше. Того и гляди кинутся захватывать участки. Вы только представьте, тут всего пять заявок, это выходит тысяча человек на участок, причем четыре тысячи из пяти бросятся на самый ближний. Этого нельзя допустить, здесь будет столько жертв, сколько не было за всю историю Аляски. А кроме того, на эти пять участков сегодня утром уже сделаны заявки, и никто не имеет права их перехватывать. Короче говоря, нельзя, чтоб началась драка за участки.
      – Верно, – сказал лейтенант. – Сейчас я соберу и расставлю своих людей. Мы не можем допустить беспорядка – и не допустим. Но вы все-таки поговорите с ними.
      – Тут какая-то ошибка, ребята! – громко начал Смок. – У нас еще не все готово, и мы ничего не продаем. Улицы еще не размечены. А вот на будущей неделе прошу пожаловать: открываем широкую распродажу.
      Взрыв общего гнева и нетерпения прервал его на полуслове.
      – Нам не нужны никакие улицы! – выкрикнул молодой старатель. – Нам не нужно то, что на земле. Мы пришли за тем, что под землей.
      – Мы не знаем, что тут есть под землей, – ответил Смок. – Зато мы знаем, что на этой земле можно выстроить отличный поселок.
      – Верно! – подтвердил Малыш. – Уединенное место, и вид красивый. Кто любит уединение, все так тысячами сюда и кинутся. Это будет самое людное уединенное местечко на Юконе!
      Снова раздались крики нетерпения, и Солтмен, который разговаривал о чем-то с вновь подошедшими доусонцами, выступил вперед.
      – Мы пришли сюда, чтоб застолбить участки, – начал он. – Мы знаем, что вы тут сделали – застолбили пять участков на золотой жиле, вон они идут в ряд по откосу и вдоль ручья. Только вы при этом смошенничали. Две записи у вас фальшивые. Кто такой Сэт Байрс? Никто у нас и не слыхал про такого. А вы сегодня утром сделали заявку на его имя. И на имя Гарри Максуэлла записали заявку. Но Гарри Максуэлла здесь нет. Он в Сиэтле. Он еще осенью отсюда уехал. Стало быть, две заявки свободны, можно распределять заново.
      – А если у меня есть от него доверенность? – спросил Смок.
      – Нет у тебя никакой доверенности, – ответил Солтмен. – Ну-ка, покажи, если есть. И все равно эти участки нужно делить заново. Айда, ребята.
      И Солтмен переступил запретную черту, подавая пример остальным, но тут готовую хлынуть за ним толпу остановил громкий окрик лейтенанта:
      – Ни шагу дальше! Вы не имеете права!
      – Ах, вот как, не имеем права? – переспросил Билл Солтмен. – Разве по закону не разрешается заново столбить, если заявки сделаны неправильно?
      – Действуй, Билл! Не сдавайся! – подбадривала толпа, не переходя, однако, запретную черту.
      – По закону разрешается, верно? – вызывающе спросил Солтмен, наступая на лейтенанта.
      – Пускай разрешается, – последовал невозмутимый ответ. – Я не могу допустить, чтоб толпа в пять тысяч человек кинулась на две заявки, – и не допущу. Это будет беспорядок, а наше дело – не допускать беспорядка. Здесь, сейчас, на этом самом месте, северо-западная полиция представляет собой закон. Если кто перешагнет эту черту, буду стрелять. А вы, Билл Солтмен, осадите назад.
      Солтмен нехотя повиновался. И все же в толпе, теснившейся повсюду, где можно было примоститься на этих скалистых уступах, склонах и утесах, нарастало беспокойство, которое не предвещало ничего хорошего.
      – Боже милостивый! – шепнул лейтенант Смоку. – Посмотрите вон туда, на край обрыва, его точно мухи облепили. Стоит толпе податься в сторону, как сотни людей свалятся вниз.
      Смока пробрала дрожь; он выступил вперед.
      – Давайте действовать по справедливости, друзья. Если вы непременно хотите, я вам распродам участки под застройку по сто долларов штука, а когда поселок будет распланирован, вы распределите их по жребию.
      Возмущенная толпа всколыхнулась, но Смок предостерегающе поднял руку:
      – Ни с места, вы все! Иначе сотни людей свалятся с обрыва и разобьются. Положение угрожающее.
      Все равно тебе эту землю не заграбастать! – выкрикнул кто-то. – Нам ни к чему тут строиться. Мы хотим застолбить участки.
      – Но спорных заявок только две, – возразил Смок. – Ну, они достанутся двоим, а остальные что будут делать?
      Он утер лоб рукавом, и тут новый голос выкрикнул:
      – Мы все войдем в долю, все поделим поровну!
      Те, кто громкими криками одобрил это предложение, и не подозревали, что оно сделано человеком, с которым Смок заранее уговорился и которому теперь подал знак, утирая лоб.
      – Не будьте свиньями, не хватайте все себе, – продолжал этот человек. – Примите в долю, поделите между всеми права на землю – и на ископаемые, какие есть в земле, тоже.
      – Да ни при чем тут права на ископаемые, говорят вам, возразил Смок.
      – Делите их со всем прочим. А мы попытаем счастья.
      – Вы хотите, чтоб я уступил насилию, – сказал Смок. – Лучше бы вы сюда не являлись.
      Было очевидно, что он в нерешимости, и мощный рев толпы заставил его окончательно уступить. Но Солтмен и другие, стоявшие в первом ряду, начали что-то возражать.
      – А вот Билл Солтмен и Бешеный не желают, чтоб вы все участвовали в этом деле, – сообщил толпе Смок. – Кто же теперь свинья?
      Это сразу изменило настроение толпы не в пользу Солтмена и Бешеного.
      – А как же вы хотите все поделить? – продолжал Смок. – Контрольный пакет должен остаться за мной и Малышом. Мы первые открыли это место.
      – Верно! – закричало сразу много голосов. – Правильно! Это справедливо!
      – Три пятых будут на вашу долю, – предложил Смок, – а вы все поделите между собой остальные две пятых. И вам придется оплатить свои паи.
      – Десять центов за доллар! – раздался крик. – И акции обложению не подлежат!
      – И председатель правления самолично подносит каждому его дивиденды на серебряном блюде, – насмешливо заключил Смок. – Нет уж! Будьте благоразумны, друзья. Десять центов за доллар – это поможет начать дело. Вы покупаете две пятых всех акций и за стодолларовую акцию платите десять долларов. А если вам это не подходит – пожалуйста, начинайте драку, сбросьте мои заявочные столбы. Больше чем на две пятых я не дам себя нагреть.
      – Но только не выпускайте дутых акций! – крикнул кто-то, и это прозвучало как программа, на которой сошлись все.
      – Вас тут около пяти тысяч человек, значит, и паев должно быть пять тысяч, – стал вслух рассчитывать Смок. – А пять тысяч – это две пятых от двенадцати с половиной тысяч. Таким образом, капитал Акционерной компании поселка Тру-ля-ля составит миллион двести пятьдесят тысяч долларов, это будет двенадцать тысяч пятьсот паев по сто долларов каждый, и вы все купите пять тысяч паев и уплатите по десять долларов за штуку. И плевать мне, если вы не согласны. Будьте все свидетелями – я иду на это только потому, что вы меня заставили.
      Доусонцы остались в уверенности, что поймали Смока с поличным, ибо он сфабриковал две фальшивых заявки. Тотчас было выбрано правление поселка и заложены основы Акционерной компании поселка Тру-ля-ля. Не пожелав, как это было предложено, распределять акции на другой день в Доусоне – ведь все, кто не участвовал в нынешнем нашествии, тоже захотят урвать свою долю, – члены правления уселись вокруг костра, разведенного на льду у подножия горы, и вручали каждому из присутствующих расписку в обмен на десять долларов в золотом песке, который, как полагается, отвешивали на специальных весах, – для этого из города притащили десятка два весов.
      Только к вечеру вся эта работа была закончена и поселок Тру-ля-ля опустел. Смок и Малыш остались одни. Они ужинали у себя в хижине и посмеивались, глядя на списки акционеров, насчитывавшие четыре тысячи восемьсот семьдесят четыре фамилии, и на мешки, в которых, как они знали, было золота на сорок восемь тысяч семьсот сорок долларов.
      – Но ты еще не довел дело до конца, – заметил Малыш.
      – Он придет, – убежденно ответил Смок. – Это прирожденный игрок, и когда Брэк шепнет ему словечко, так он и помирать будет, а притащится.
      Не прошло и часа, как в дверь постучали и вошел Бешеный, а за ним Билл Солтмен. Жадным взглядом они окинули хибарку, и глаза их остановились на лебедке, искусно прикрытой одеялами.
      – А если я хочу получить тысячу двести акций? – доказывал Бешеный полчаса спустя. – Сегодня вы продали пять тысяч, вместе будет всего-навсего шесть тысяч двести. У вас с Малышом остается шесть тысяч триста. Все равно контрольный пакет за вами.
      – Да на что тебе дался наш поселок? – удивился Малыш.
      – Ты это знаешь не хуже меня, – отвечал Бешеный. – Между нами говоря, – он покосился на окутанную одеялами лебедку, – это просто прелестный поселок.
      – Но вот Билл тоже хочет, чтоб ему подбавили, – проворчал Смок, – а мы никак не можем отдать больше пятисот паев.
      – Сколько ты хочешь вложить в это дело? – спросил Бешеный.
      – Ну, скажем, пять тысяч долларов, – сказал Солтмен. – Больше мне не наскрести.
      – Послушай, Бешеный, – продолжал Смок все тем же ворчливым, обиженным тоном, – если б мы не были добрыми знакомыми, я не продал бы тебе ни единой из этих дурацких акций. И уж во всяком случае больше чем пятьсот акций мы с Малышом не отдадим, и вам придется заплатить по пятьдесят долларов за штуку. Это мое последнее слово, не хотите – не надо. Билл может взять сотню, а на твою долю останется четыреста.
      А назавтра весь Доусон держался за бока от смеха. Смех вспыхнул рано утром, едва рассвело, когда Смок подошел к доске объявлений у входа на склад Аляскинской торговой компании и кнопками прикрепил к доске лист бумаги. Он еще не успел всадить последнюю кнопку и отойти, а люди уже собрались и читали, заглядывая через его плечо и фыркая. Вскоре перед доской толпилось несколько сот человек, и задним ничего не было видно. Криками потребовали, чтобы кто-нибудь читал вслух; и затем весь день то один, то другой по общему требованию громогласно перечитывал вывешенное Смоком объявление. И немало было таких, что стояли в снегу и выслушивали это чтение по нескольку раз, чтобы лучше, во всех пикантных подробностях, запомнить статьи объявления, которое гласило:
      «Акционерная компания поселка Тру-ля-ля сводит свой баланс на стене. Это ее первый и последний баланс. Всякий акционер, который не пожелает пожертвовать десять долларов Доусонской городской больнице, может получить назад свои десять долларов, обратившись лично к Чарли Бешеному, а в случае отказа последнего уплатить эти деньги немедленно, получит их, обратившись к Смоку Беллью.
      ПРИХОД и РАСХОД Получено за 4874 акции по 10 долларов 48 740 дол. Уплачено Дуайту Сэндерсону за землю под поселок Тру-ля-ля 10 000 Случайные расходы: динамит, сверла, лебедка, взнос инспектору приисков и т.п. 1 000 Пожертвовано Доусонской городской больнице 37 740
       Итого: 48 740 дол.
      Получено от Билла Солтмена за 100 акций, купленных особо по 50 дол. за акцию 5 000 Получено от Чарли Бешеного за 400 акций, купленных особо по 50 дол. за акцию 20 000 Уплачено Биллу Солтмену в благодарность за добровольные хлопоты по устройству земельного бума в поселке Тру-ля-ля 5 000 Пожертвовано Доусонской городской больнице 3 000 Получено Смоком Беллью и Джеком Малышом в компенсацию за сделку с яйцами и в возмещение морального ущерба 17 000
       Итого: 25 000 дол.
      Имеется остаток акций на сумму 7 126 долларов. Эти акции, принадлежащие Смоку Беллью и Джеку Малышу, не стоят ничего и могут быть приобретены бесплатно, по первому требованию, любым жителем Доусона, желающим переменить местожительство и насладиться тишиной и уединением в поселке Тру-ля-ля.
      Примечание. Тишина и уединение гарантируются в поселке Тру-ля-ля на вечные времена.
      Подписи:
      Смок Беллью, председатель
      Джек Малыш, секретарь».